И.Г. Смирнова. "Балалайка"

Балалайка, балалайка,
Веселее заиграй-ка,
Чтоб печали все ушли,
Чтобы ноги в пляс пошли.
А для этого нужны
Балалайке три струны.

Валерий Захаров

Балалайка

Ну подари мне, милый, балалайку,

А я тебе сыграю и спою!
В лесу найдём зелёную лужайку,
Я в песне звонкой душу изолью...

Мою любовь душою ты услышишь
Как песню, что тебе я подарю.
И даже лес, поверь мне, станет тише,
Пока не встретим мы с тобой зарю...

Мне балалайка часто ночью снится,

Она со мной струною говорит...
И мне потом уже совсем не спится,
Душа, взлетая, пламенем горит.

Мы в прошлой жизни с нею подружились,
С моей подругой звонкой и простой.
На хороводах весело кружились,
И лился звук божественный, родной...

Она меня, как мама, понимала
И отвечала верностью своей.
Я с нею много радости познала,
Поэтому тоскую так по ней...

Ну подари мне, милый, балалайку,
Она меня, я знаю, очень ждёт!
Не может отыскать свою хозяйку,
Всю жизнь мою к себе меня зовёт...

Прошу тебя, пойми меня и душу,
Она уже рыдает как в бреду...
Твои сомнения я песнею разрушу
И с ней к тебе, как с Музою приду!

История происхождения балалайки уходит своими корнями в глубину веков.

Многие считают, что балалайка была придумана на Руси, другие думают, что произошла от народного инструмента киргиз–кайсаков – домбры.

Есть еще одна версия: возможно балалайка была придумана во время татарского владычества, или, по крайней мере заимствована от татар.

Следовательно, и год происхождения инструмента назвать сложно. Историки и музыковеды спорят и из-за этого. Большинство придерживаются 1715 года, но эта дата условна, так как есть упоминания и более раннего периода – 1688 год.

Наверное, балалайку придумали крепостные крестьяне, чтобы скрасить свое существование в подчинении у жестокого помещика. Постепенно балалайка распространилась среди крестьян и скоморохов, разъезжающих по всей огромной нашей стране.

Феликс Кривин.

Балалайка с оркестром

В трудное военное время я играл в госпитале для раненых бойцов.

Нас был целый оркестр: аккордеон, мандолина, гитара, две балалайки. Я играл на балалайке.

С таким же успехом я мог играть на гитаре или на мандолине. Или на аккордеоне. Я одинаково играл на всех инструментах, верней, одинаково на всех не играл.

Но мне очень хотелось играть в госпитале для раненых бойцов, и я попросился в оркестр, пообещав играть так, чтоб меня не услышали.

Оркестр обрадовался, что сможет выглядеть более представительно, и меня взяли.

Мы играли военные песни и сами их исполняли. Верней, сами пели и сами себе аккомпанировали.

Правда, с меня взяли слово, что я буду только раскрывать рот, чтоб меня, чего доброго, не услышали.

Я так энергично раскрывал рот и махал рукой над балалайкой, что некоторые из раненых прямо меня заслушались. Они даже как будто удивлялись, как я хорошо играю и пою.

Вот когда я понял, что такое коллектив! В коллективе можно ничего не делать, а впечатление будет такое, будто ты делаешь, и много делаешь. Когда мы пели веселую песню про Васю-Василька, я не только раскрывал рот и рвал струны, стараясь их случайно не задеть, но даже подмигивал раненым, на тот случай, если у них есть Вася-Василек и, может быть, он тоже голову повесил. Я подмигивал ему: дескать, не к лицу бойцу кручина, места горю не давай... Я не произносил этих слов, но они звучали громко и отчетливо вот что такое коллектив!

Потом мы пели популярную в те годы песню "Наш русский штык непобедимый". Я отлично вел свою партию, пока звучали слова:

Наш русский штык непобедимый

Прощать наскоки не привык,

Мы постоим за край родимый...

И тут я не выдержал и завопил во все горло:

- На штык захватчика, на штык!

Вопль мой, как штык, пронзил песню, и она забилась на нем в предсмертной агонии, превращаясь в зловещую тишину. Тишина была невыносима, и, чтобы с ней покончить, я крикнул еще оглушительнее:

- На штык! - и рванул струны так, что одна из них лопнула.

Тишина вслед за песней забилась у меня на штыке...

И окончательно она умерла, когда госпиталь потряс оглушительный хохот...

Раненые выздоравливали.